Вестники времен [= Знамя над Тауэром] - Андрей Мартьянов

Еще хорошо, что большинство воинственных и нахрапистых рыцарей уже давно отправились на юг, к Ричарду, и потому ежедневные поединки из-за косого взгляда или случайного толчка локтем отменяются. Как ни странно, сэру Мишелю пока и единого разу не пришлось даже в шутку обнажать клинок.

Вот и теперь, по мнению Гунтера, его рыцарь откровенно стремился нарваться на неприятности. «Бьюсь об заклад, догоним тех дворян, сэр Мишель полезет спрашивать, его попытаются вежливо отшить, он истолкует неправильно, схватится за оружие… И готово дело. А мне потом волочь обратно в Фармер бездыханный труп…»

На всякий случай Гунтер проверил, на месте ли кобура с «вальтером». Во время последней ночевки на сеновале у сэра Уилфрида, он исхитрился приделать к ней ремешок, с помощью которого кобуру теперь можно было вешать на плечо так, чтобы выхватить пистолет мгновенно.

Отряд дворян был уже совсем рядом. Семь человек, а не десять, как показалось вначале. Не видно, чтобы кто-то был при полном вооружении и доспехах. Одеты недурно, шляпы дорогие, сразу видно — знать. У всех, само собой, по мечу. У Гунтера сложилось впечатление, что это не просто несколько приятелей, собравшихся проехаться в город, а свита некоей важной особы, хотя непонятно, почему эта самая «особа» совершает променад в сопровождении всего шести приближенных. Впрочем, сейчас эти вопросы наверняка будут разъяснены.

— Я буду с ними разговаривать, — тихо сказал сэр Мишель, оборачиваясь к германцу. Они двигались уже почти вровень с отрядом. — А ты помалкивай.

Гунтер только вздохнул. «Ну да, я буду помалкивать, как положено благовоспитанному оруженосцу, но потом наверняка именно мне придется вытаскивать шевалье де Фармера из заварухи и долго извиняться. Между прочим, мое знание норманно-французского, пусть и хорошее, не позволяет вести изысканно-куртуазную беседу, насыщенную сложными оборотами, принятыми в здешнем непостижимом обществе…»

— Простите, господа, что отвлекаю вас, — твердым голосом уверенно начал сэр Мишель, поравнявшись с всадниками, замыкавшими цепочку. — Нельзя ли поговорить с вами?

Двое рыцарей оглянулись, окинули Фармера несколько подозрительным взглядом, один отъехал чуть в сторону, ближе к сэру Мишелю, и со сдержанной вежливостью в голосе спросил:

— Что вам угодно, сэр?

— По поручению королевского бейлифа мы разыскиваем… — серьезно сказал сэр Мишель, но тут его перебил другой рыцарь:

— Шевалье де Фармер! Мишель, ты ли это, или я обознался?

Ехавший в голове отряда дворянин с короткой черной бородкой обернулся на разговор, а теперь и вовсе приостановил лошадь. Его сопровождающие тоже натянули поводья и отряд рыцарей встал у края дороги.

«Понятно, — подумал Гунтер. — Либо бывший собутыльник, либо Мишель когда-нибудь дрался с ним на поединке. Вот интересно, проиграл он этот поединок или победил в нем? Надеюсь, все обойдется…»

Сэр Мишель застыл в седле с открытым ртом, и только когда чернобородый подъехал совсем близко, изумленно выдавил:

— Милорд?.. Это вы? А говорили, будто вы… вас…

— Правильно говорили, — улыбаясь, кивнул рыцарь. На вид ему было лет тридцать пять, одет значительно лучше других, а на груди красуется серебряный крест, ровно у священника.

«Интересно, — подумал Гунтер, — если этот человек лицо духовное, то почему он разъезжает в компании рыцарей в мирской одежде?»

— Я не ожидал вас здесь встретить, — растерянно говорил сэр Мишель. — Куда вы направляетесь, милорд?

«Он называет его „милордом“, — мелькнула у германца мысль. — Значит, этот красавец — личность известная. Представился бы…»

— Господа, — сказал чернобородый, обращаясь к своим спутникам. — счастлив вас познакомить с шевалье де Фармером, нормандским рыцарем, — изящным движением отклонив назад голову, он доброжелательно посмотрел на Гунтера и добавил: — Мишель, позволь узнать, а кто тебя сопровождает?

— Гунтер фон Райхерт, оруженосец, — влез германец, сообразив, что перед таким важным господином, каким наверняка является этот «милорд», представляться каким-то идиотским имечком «Джонни» совсем неприлично. — Я… родом из Германии.

— Отлично! — приятная улыбка не сходила с лица рыцаря. — Мы прежде не были знакомы, сударь?

Гунтер подавил назревавший приступ идиотского смеха, но удержаться от двусмысленности не смог:

— Я мог слышать о вас или читать…

— Годфри, граф Клиффорд, — внезапно став серьезным, представился дворянин. — В настоящий момент волей короля нашего Ричарда назначен архиепископом Кентерберийским. Вы в Руан, господа? Значит, нам по дороге. Мишель, поехали со мной, попутно расскажешь, что делал и чем жил все то время, пока мы не виделись?

— Архи… кем? — только и смог выдавить из себя сэр Мишель. — Простите, сэр, я плохо расслышал…

— Поехали, поехали, — отмахнулся Годфри. — Все вопросы проясним по дороге…

«Ну ничего себе! — Гунтер тронул лошадь с места, пристраиваясь слева от рыцаря. — Вот это встреча! Сам сыночек короля Генриха Второго, пускай и незаконнорожденный! Ведь только Мишель о нем вспоминал! Он наверняка собирается в Англию… Жаль, я не помню, в какую именно историю Годфри попадет на Альбионе. А ведь читал когда-то.»

Пока добирались до берега Сены, где должны были сесть на паром, который переправил бы их через реку, сэр Мишель увлеченно рассказывал графу Клиффорду о своих приключениях, случившихся за последний год, прошедший с его посвящения. Вообще-то ничего особо любопытного в похождениях Фармера не было, но Годфри вежливо выслушивал байки о поединках со всяко-разными рыцарями, достоинствах вин в различных нормандских трактирах и последних новостях из графства Анжуйского, Аквитании и Гиени. Мишель же за непринужденной болтовней хотел скрыть свое замешательство: опальный сын Генриха теперь вдруг стал вторым лицом в королевстве и на время отсутствия Ричарда превращался в фактического повелителя Англии. Но что архиепископ Кентерберийский делает в Нормандии, да еще с такой скромной свитой? Непонятно…

Гунтер, соскучившись от пространных и местами совсем непонятных приезжему речей сэра Мишеля, принялся разглядывать поднимавшиеся совсем рядом высокие стены крепости Руан и довольно крупный порт, видневшийся ниже по течению реки. Гавань была забита галерами и торговыми судами, название которых германец позабыл — широкие, вместительные парусные корабли с высокими носовыми и кормовыми палубами. Сквозь лес мачт и такелажа с трудом можно разглядеть песчаный берег, по которому, подобно муравьям, сновало множество людей, громоздились непонятные серые тюки, пузатые бочки, огромные деревянные коробы. Прежде Гунтер видел гавань этого Руана только с высоты, пролетая над ней утром тринадцатого августа.

Отряд как раз успел прибыть к отправлению очередного парома. Спешившись, люди ввели лошадей в поводу на палубу, сложенную из огромных широких бревен, где без труда могло разместиться несколько больших подвод. Кони Годфри и его свиты, должно быть, попривыкли уже к переправам и без страха взошли на паром, но никогда в жизни не ступавшие на такую зыбкую почву лошади сэра Мишеля и Гунтера поначалу заартачились. Многих трудов стоило сэру Мишелю успокоить своего скакуна, а заодно и Гунтерова, потому что оруженосец сердитыми окриками только еще больше напугал животное.

Наконец, был дан знак к отправлению, и перевозчик подхлестнул могучую холеную лошадь, крутившую широкое колесо, приводившее паром в движение.

Сэр Мишель, усевшись у самого края палубы и прислонясь спиной к фальшборту, задумчиво смотрел на медленно удаляющийся под натужный скрип колеса берег. Понемногу клонящееся к западу солнце горячо пригревало ему голову, легкий речной ветерок шевелил волосы, но в мыслях сэр Мишель сейчас был в темном ноябрьском лесу, под холодным нескончаемым дождем, с пульсирующей болью в боку лицом к лицу с Ричардом Львиное Сердце, неожиданно нагнавшим короля Генриха на его пути к своему последнему пристанищу.

Потом в памяти всплыло низкое студенистое небо, быстро летящие клочки сизых облаков, пронизывающий ветер и сгорбленную фигуру короля, из последних сил державшегося в седле перед своим сыном, зачитывающим равнодушно-скучающим тоном список вассалов, предавших своего сюзерена… Дальше — семь суток, слившихся в один тяжкий нескончаемый день, когда жизнь тягучими каплями неумолимо исходила из старого короля; глухое ожесточенное горе, тяготевшее над Годфри, Уильямом Маршаллом и Мишелем, сидевшими втроем за липким от пролитого вина столом; холодное прикосновение меча к плечу и слова графа Клиффорда: «Посвящаю тебя не я, а он…Я лишь исполняю его волю».

Да, раз впутавшись в сложнейшие переплетения судеб сильных мира сего, невероятно сложно выбраться из них, а понять и вовсе немыслимо…